Как часто что-нибудь мы сделавши худого, Кладем вину в том на другого, И как нередко говорят: «Когда б не он, и в ум бы мне не впало!» А ежели людей не стало, Так уж лукавый виноват, Хоть тут его совсем и не бывало. Примеров тьма тому. Вот вам из них один. В Восточной стороне какой-то был Брамин, Хоть на словах и теплой веры, Но не таков своим житьем (Есть и в Браминах лицемеры); Да это в сторону, а дело только в том, Что в братстве он своем Один был правила такого, Другие ж все житья святого, И, что всего ему тошней, Начальник их был нраву прекрутого: Так преступить никак устава ты не смей. Однако ж мой Брамин не унывает. Вот постный день, а он смекает, Нельзя ли разрешить на сырное тайком? Достал яйцо, полуночи дождался И, свечку вздувши с огоньком, На свечке печь яйцо принялся; Ворочает его легонько у огня, Не сводит глаз долой и мысленно глотает, А про начальника, смеяся, рассуждает: «Не уличишь же ты меня, Длиннобородый мой приятель! Яичко съем-таки я всласть». Ан тут тихонько шасть К Бармину в келью надзиратель И, видя грех такой, Ответу требует он грозно. Улика налицо и запираться поздно! «Прости, отец святой, Прости мое ты прегрешенье! — Так взмолится Брамин сквозь слез. — И сам не знаю я, как впал во искушенье; Ах, наустил меня проклятый бес!» А тут бесенок из-за печки: «Не стыдно ли, — кричит, — всегда клепать на нас! Я сам лишь у тебя учился сей же час И, право, вижу в первый раз, Как яйца пекут на свечке».
